Но соревновательная атмосфера в тот период царила также и в другой сфере. И едва ли не главной ведущей силой этого скрытого соревнования было Центральное разведывательное управление США – ЦРУ.
Лауреат Пулитцеровской премии, выдающийся критик Луис Менанд так описывает это противостояние:
«Холодная война велась по всему миру, и в некоторых местах она была весьма ожесточенной. Но главные «боевые действия» разворачивались в Западной Европе, где шла война за умы и сердца – война идей, война имиджей, война пропаганд».
В годы Холодной войны ЦРУ активно финансировало развитие и популяризацию американской культуры и искусства. В первую очередь это был, конечно же, джаз. А еще, например – создание анимированной версии романа «Скотные двор», критикующего Советский Союз и лично Сталина.
Но активнее всего ЦРУ использовало изобразительное искусство. А именно – абстрактный экспрессионизм, который цвел пышным цветом в Нью-Йорке после Второй мировой войны.
После развала СССР прекратилась также и Холодная война. И настала пора признаний, откровений и разоблачений.
В 1995 году в своей статье, написанной для «The Independent», журналист-исследователь Фрэнсис Стонор Сондерс внесла некоторую ясность в то, какая связь некогда существовала между современным американским искусством и ЦРУ. А еще через несколько лет она подробно раскрыла эту тему в книге «ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны» («Who Paid the Piper? CIA and the Cultural Cold War»). Суть как статьи, так и книги сводится к тому, что ЦРУ использовало искусство в качестве орудия в борьбе против Союза.
Разумеется, осуществлялось это не напрямую, а опосредованно. ЦРУ должно было сохранить свое покровительство искусству в тайне. Ведь левонастроенная творческая богема испытывала симпатии к СССР. А значит, не должна была знать о происходящем и о том, что ее используют.
С самого начала Холодной войны одним из главных ее «культурных штабов» был Музей современного искусства на Манхеттене в Нью-Йорке (MoMA). Томас Браден, работавший исполнительным секретарем этого музея, а также руководивший отделом ЦРУ, созданного для того, чтобы формировать на международной арене антикоммунистическое общественное мнение, вспоминает:
«Конгрессу было трудно согласовать с нами экспорт искусства за рубеж, публикацию там журналов и прочее. Вот одна из причин того, что процесс этот держался в тайне. Чтобы изображать открытость мы нуждались в секретности».
Именно для этого в таких городах как Берлин и Париж был создан Конгресс за свободу культуры, состоявший из творческих людей и интеллектуалов, призванных помогать ЦРУ в ведении культурной войны. Так, посредством сотен медиа, специализирующихся на культуре и искусстве, ЦРУ нашел официальный способ влиять на культурную атмосферу, проводить различные выставки (самой известной из которых стала выставка «Advancing American Art»), и даже организовывать международные турне, чтобы эти выставки пропиарить. По словам Фрэнсис Стонор Сондерс, за таким рвением скрывалась весьма простая логика:
«Почему ЦРУ поддерживало их? Потому что в пропагандистской войне с СССР это новое художественное движение могло служить доказательством присущей США и американскому искусству интеллектуальной свободе и культурной силе».
Но план этот был слишком дорогостоящим, и ЦРУ не могло полностью взяться за его реализацию. Поэтому оно решило привлечь к этому также музеи и богачей, интересующихся искусством. Разумеется, это союзничество также оставалось в тайне.
И неслучайно в качестве основного «оружия» было выбран именно такое движение как абстрактный экспрессионизм.
На этот выбор, главным образом, повиляло то, что абстрактный экспрессионизм передавал специфический дух Америки, стремящейся создать себе образ свободной страны.
Луис Менанд говорил, что это была весьма уместная и удачная находка:
«[…] абстрактный экспрессионизм ассоциировался с автономией: автономией искусства, свободного от необходимости представлять мир, или свободой личности – все те принципы, за которые боролись США».
С другой стороны, при сравнении с «изобретенным» в СССР социалистическим модернизмом, абстрактный экспрессионизм оттенял жесткость и формальность своего соперника. Москве, выступающей категорически против всего, что не укладывалось в ее жесткие рамки, было практически невозможно справиться с этим свободным и эластичным движением.
Москва неизбежно проигрывала, потому что дело не ограничивалось только лишь течениями в искусстве – эти течения и движения, в определенном смысле, выявляли также и системы, которые они представляли.
