В издательстве «Apostrof» выходит автобиографический роман «Лагерь» живущей в Норвегии писательницы Гюнель Мовлуд.
Хотя «Лагерь» – первое изданное прозаическое произведение автора, но по хронологии написания это второй ее роман. Написанный год назад роман «Страх» на данный момент переводится на норвежский язык по заказу одного из местных издательств и публикация его запланирована на осень.
Гюнель Мовлуд родилась в 1981 г. в селе Мехдили Джабраильского района. Начальное образование получила в России. Став в 1993 г. в результате Карабахской войны беженцем, дальнейшее образование была вынуждена получать в пяти разных школах. Окончила искусствоведческий факультет Азербайджанского государственного университета культуры и искусств. Работала репортером в таких газетах как “Kino+” и “Alma”, а впоследствии получила известность как колумнист и публицист. Была колумнистом в азербайджанской редакции Радио Свобода, редактором блогов и публицистом на Meydan TV. Подготовила журналистский проект под названием «Табу Южного Кавказа» для бакинского офиса BBC.
В период с 2008-го по 2013 гг. издала три поэтических сборника. Ее стихи переведены на русский, английский, немецкий, грузинский, армянский, украинский и норвежский языки.
В 2016 г. в рамках программы «Свободный город» международной организации ICORN была приглашена в норвежский город Левангер. Принимала участие в проводившихся в Норвегии литературных фестивалях, поэтических вечерах и мероприятиях, связанных с правами женщин, публиковала свои тексты в местных медиа. Член норвежского PEN–клуба.
Жестокий, убийственный реализм. Кошмарное лето того, жуткого 1993-го. Тысячи людей, бежавшие с родных земель от кровавого этнического конфликта; тысячи людей, чьи жизни и судьбы смешались воедино в лагере, наспех сооруженном в знойных степях на юге Азербайджана. Неописуемых масштабов человеческая трагедия, представленная теми, кто, по воле злой судьбы, вынуждены были переживать сущий ад; и параллельно с этим – предельно примитивный, полный страшных тупиков лабиринт-карнавал под названием «Лагерь».
Из беседы с автором:
«В этом произведении множество разрушенных человеческих судеб. В нем описаны подонки, пользующиеся войной и безнадежным положением людей, изнасилование женщин и мальчиков, то, как мужчины тратили на шлюх заработанные женами деньги, то, как мучились девушки во время менструации, насмешки над теми немногими, кто читал книги…».
Что осталось в нашей памяти с того жуткого лета 1993? Гянджинские события, танки Сурета, прибытие в Баку Гейдара Алиева, бегство Эльчибея в Келеки, яростные парламентские дебаты, оккупация Агдере, Агдама, Джабраила, Физули, Губадлы. Крупные военные и общественные катаклизмы, неуемные геополитические аппетиты великих держав, яростная борьба за власть, неутолимая дележка должностей и тотальная социально-моральная распущенность. Это ясно.
Ладно, а что же «маленькие люди», невинные жертвы политической нестабильности, потерявшиеся среди миллионной статистики, безымянные люди толпы, превратившиеся в объект политического торга, чьи жизни были положены на кон – известны ли кому-то их судьбы?
Отрывок из романа:
«В очереди за водой всегда стояли женщины, и частенько между ними вспыхивали ссоры. То, что, помимо всех прочих лишений, приходится терпеть еще и нехватку воды, доводило лагерных женщин до предела. И, если ссора перерастала в драку, они с невероятной жестокостью таскали друг друга за волосы, царапали лицо, кусались, и даже рвали и стягивали друг с друга одежду. И все это сопровождалось многоэтажным матом и истошными криками.
Хотя мне тогда было всего лишь 12 лет, но даже и у меня нервы были уже ни к черту. Мне приходилось таскать воду и для нашей семьи, и для бабушкиной, а когда не удавалось принести сколько надо, бабушка ругала меня на чем свет стоит, а мама отвешивала пару подзатыльников.
– Растяпа! У других-то дочки и в аду воду сыщут, никогда своего не упустят…! – Говорила она.
Чтобы избежать побоев и ругани, во время походов за водой я должна была быть жесткой, аки кремень, и никому ни при каких обстоятельствах не уступать свою очередь. Однажды на этой почве я подралась с девочкой из нашей же деревни. Она была на несколько лет старше меня, в лагере таких называли «девицами на выданье». Но, несмотря на возраст, драться она, как выяснилось, не умела. С кошачьей проворностью мне удалось исцарапать ей лицо и выдрать несколько клочьев волос. А когда я рванула ее за вырез халата, из потрепанного старого лифчика выскочила грудь, и бедняжка, прикрываясь руками, убежала к себе в палатку.
Тем же вечером ее мать, тётя Эйзан вместе с дочерью пришла жаловаться моей бабушке. Бабушка кое-как их успокоила – дескать, не сердитесь, Гюнель ведь еще ребенок, многого не понимает – и отправила восвояси. А потом обернулась к нам с мамой и сказала:
– Правильно и сделала! В этой жизни, коль зазеваешься, изо рта кусок хлеба вытащат…
А уже через несколько дней после таких потасовок, те самые женщины, матерившие и жаждущие крови друг друга, мирились и, как ни в чем ни бывало, продолжали добрососедские отношения. Потому что в лагере каждый день происходило столько всего странного и невообразимого, что все очень быстро забывалось…»
События, происходящие в романе, можно назвать в некотором роде хроникой жизни «маленьких людей».
У этих людей, оказавшихся по воле жестокой судьбы на дне социальной жизни в самый бурный, катастрофический период истории современного Азербайджана, с изгнанием из родного края полностью разрушился привычный modus vivendi – то есть, традиционный уклад жизни и связанные с ним представления о «приличии». В результате произошедших трагедий были уничтожены все существовавшие культурные и общественные основы, понятия о достоинстве, совести, приличии и стыде. И у представителей рода, как описано во всех священных книгах – созданных, по образу и подобию Бога, и, с точки зрения монотеизма, являющихся существами высшего порядка, повылезали наружу чудовищные уродливые личины.
Поэтому представленная в романе галерея весьма гипертрофированных отрицательных человеческих черт, вовсе не должна удивить читателя. Война – это не только военные операции, смерти и потери, ужас и трагедии, но в то же время и сломанные судьбы, и сокрушительное падение нравственности на фоне этого. И примечательно, что в современной азербайджанской литературе эти темы до сих пор недостаточно разработаны.
Из беседы с автором:
«Феминистическая повестка в романе не основная, но ей уделено немалое место. Однако эти феминистические нотки звучат не в духе активизма, а в очень органичной форме. Потому что в лагере основные тяготы ложились именно на плечи женщин, именно женщины проявляли самоотверженность. Женщины под палящим солнцем собирали за копейки хлопок, в адской жаре готовили еду, стирали белье в антисанитарных условиях, и в то же время должны были жить тихо, скрытно, не слишком привлекать к себе внимание. А мужчины были заняты лишь игрой в домино и карты, и часто делали это перед туалетами».
С точки зрения, как концепта, так и языка, «Лагерь» по всей своей архитектонике является романом-мемуаром.
В этом произведении Гюнель Мовлуд излагает мрачные реалии лагеря беженцев чуть ли не в мельчайших деталях, словно под увеличительным стеклом.
В немецком языке существует понятие Weltschmerz. Это слово, состоящее из двух корней – Welt («мир») и Schmerz («боль») – означает, соответственно, «Мировая боль» или «Мировая скорбь». Это выражение, впервые использованное в XVIII веке немецким писателем Жан Полем, является, по сути, отражением его пессимизма и меланхолии по поводу человечества.
В этом смысле очень интересно, что все происходящее в лагере, все страшные сцены, прокручивающиеся перед читателем, будто кинокадры, представлены глазами 12-летней девочки, глазами ребенка (и вместе с тем – человека, которому пришлось внезапно повзрослеть).
Отрывок из романа:
«Готовили мы на, так называемых, керогазах – кустарных плитках, работавших на мазуте. Эти плитки раздала беженцам иранская гуманитарная организация. Помимо адской жары, керогазы заполняли палатки еще и запахом мазута, который отчетливо ощущался и во вкусе приготовленной на керогазе еды. А из-за того, что люди еще толком не научились с ними обращаться, плитки эти периодически вспыхивали и начинался пожар. Огонь уничтожал все, что было в палатке, да и владельцы их получали травмы, а иногда даже умирали. О таких пожарах мы обычно слышали из третьих уст, но временами и сами становились их свидетелями.
Одной из жертв керогаза стала и родственница моей мамы – 24-летняя Гюллю, мать двоих детей. Однажды она внезапно выскочила из палатки, вся охваченная пламенем, и побежала по лагерю, издавая душераздирающие вопли. Похватав лежащие на земле одеяла и старые пиджаки, соседи бросились следом за Гюллю, а догнав, повалили на землю и кое-как сбили с нее огонь.
Гюллю отвезли в Баку, а через три дня пришло известие о ее смерти. Война на тот момент все еще продолжалась, и муж Гюллю был на фронте, поэтому двух ее маленьких осиротевших сыновей взяли на свое попечение дядя с женой, живущие по соседству».
Проблематика романа не ограничивается только лишь рамками лагеря – закрытого пространства, этакой Terra incognita, но также передает общую подавленную, регрессивную атмосферу, царившую тогда в Азербайджане. Вообще-то, эта атмосфера отражала катастрофические процессы, происходящие на всех бескрайних просторах гибнущей советской империи, сопровождавшиеся тотальными человеческими трагедиями.
Из беседы с автором:
«Страна переживала самые бедные свои времена. Уничтожилась вся созданная в советское время инфраструктура. Для удовлетворения самых элементарных своих потребностей – в хлебе, продуктах, средствах гигиены – люди должны были выстаивать в длинных очередях и постоянно бороться за жизнь. Вся страна в тот период напоминала огромный лагерь. Со временем, много лет спустя ситуация изменилась, молодежь постепенно перебралась в города, а в лагерях остались только лишь старики и бедняки».
Отрывок из романа:
«Для беженцев в те времена ходить друг к другу в гости было прямо-таки актом самопожертвования; к тому же, это был очень проблемный период не только для беженцев и переселенцев, но и для всей страны в целом. В городах и районах люди часами, а то и днями стояли в очереди за хлебом, которого им порой так и не доставалось. Самые дешевые продукты и средства гигиены можно было отыскать лишь с большим трудом. Даже транспорт между городами и районами нормально не ходил. Разбитые дороги, допотопные автобусы, высокая цена за проезд… Но, невзирая на все это, беженцы, поселившиеся в разных концах страны, в лагерях или зданиях госучреждений, все же находили возможности навещать друг друга. Во время таких визитов гости и хозяева, как правило, с нежной тоской вспоминали родные края, свои дома и минувшие дни, когда могли ходить в гости с полными руками и накрывать богатый стол».
В романе мастерски отображены бурные периоды тяжелой лагерной жизни и постепенное ее затухание. На фоне исторических и политических событий мы становимся свидетелями судеб трех поколений: старшего в лице бабушек и дедушек автора, среднего – ее матери и отца, и молодежи.
Множество судеб, вообще, составляет основу красочной палитры романа: судьбы, которые война разбила вдребезги и повернула на 180 градусов. Верблюжатница Сумая, которая смогла преодолеть злой рок, или учитель Хусран и его обреченная на жалкую лагерную жизнь семья, не могут принять эту жестокую участь, и при моральном крахе деградируют даже идеальные семейные отношения.
Особенно печальна участь стариков, которые на склоне лет внезапно оказались в том лагерном тупике и при жизни приговорены на смерть.
Отрывок из романа:
«Все пережитое сделало его еще более нервным. От прежней бодрости и веселости не осталось и следа. Теперь единственной его заботой было прокормить бабушку, себя и младшего сына. Тети еще в деревне вышли замуж. После того, как пришлось продать овец, все дедушкино жизнелюбие сошло на нет. Тоска по стаду, по верным собакам Топлану и Тарлану, по бескрайним лугам превратила его в мрачного желчного старика. Единственным напоминанием о пастушьей жизни был стоявший в углу посох с круглым блестящим набалдашником. Порой по вечерам, заслышав по соседству собачий лай, дедушка по многолетней привычке вскакивал с места, хватал посох и выходил на улицу. Всю свою жизнь проведя на чистом воздухе, среди гор и цветов, а теперь заточенный в двух комнатах, он был точно тигр в клетке. Просыпаясь утром, брился старой бритвой, умывался, выпивал стакан чаю и шел прогуляться по деревне. Встречая по пути человека, пасущего баранов, заговаривал с ним, рассказывал о том, как сам был пастухом, о собственном стаде, и о том, как недавно его продал».
Катастрофы, произошедшие в 90-х гг. прошлого века, оккупация юго-западных территорий Азербайджана, коллективные и личные трагедии потоков беженцев, избежавших верной смерти, попытки государственного переворота, военно-политические коллизии и общественно-моральный кризис стали основной темой в творчестве писателей, которых можно назвать поколением 00-х. Эти авторы периода независимости – Сеймур Байджан, Али Акпер, Гюнель Мовлуд и другие – полностью отличаются от своих предшественников, взращенных в советской литературной «теплице». Они пришли в литературу как истинные self-made man – личности, сделавшие себя сами.
Их перо – острое, горькое, жесткое – могло кому-то прийтись не по нраву. И когда у Алекпера Алиева это проявлялось в убийственной иронии, у Сеймура Байджана – в бескрайней меланхолии, а у Гюнель – в особом стиле, который можно было интерпретировать как «бабий бунт», никто не подумал, что это есть ничто иное как эффект «Портрета Дориана Грея».
В конце романа автор приводит также короткую хронологию собственной жизни.
Как 12-летняя девочка спасется из «Лагеря», представляющего собой сущую аллегорию на Дантовский ад? Каким образом она изменит свою судьбу?
Ответы на эти вопросы составляют едва ли не самые светлые и дающие надежду страницы романа.
